Кабаков понимал, что собравшиеся в этом зале вовсе не отличаются глупостью. В разговоре с глазу на глаз каждый из присутствующих отнесся бы к высказанному предположению гораздо серьезнее. Но здесь выступавшие стремились не столько вникнуть в суть вопроса, сколько произвести впечатление на своих коллег. И наилучшим средством для этого оказались скептицизм и ирония. Требовалось изменить настроение зала, направить разговор в иное русло.

Когда Кабаков, отвечая на один из вопросов, напомнил, что действия «Аль-Фаттах» перед мюнхенской акцией или перед сорванной попыткой взорвать бомбу во время последнего чемпионата мира по футболу нельзя было предсказать, он почувствовал, что настроение в зале несколько изменилось. И тогда он задал встречный вопрос:

— Почему вы так уверены, что взрыв во время проведения Суперкубка менее вероятен, чем то, что произошло в Мюнхене?

— Но ведь играет не израильская команда, — последовало возражение. Подобная фраза еще десять минут назад вызвала бы смешки в зале. Но сейчас никто не рассмеялся. Все словно оцепенели. Кабаков, почувствовав, что настал подходящий момент, заговорил. Он говорил тихо и монотонно. Его слова будто заворожили слушателей. Чиновников из спецслужб, немало повидавших на своем веку, еще несколько минут назад столь шумных и веселых, словно подменили. Все почувствовали надвигающуюся беду. Кабаков внимательно следил за реакцией слушателей. Сколько он себя помнил, его слова всегда оказывали именно такое воздействие на полицейских. Что-то в них будто наводило их на след, вся их полицейская суть настораживалась и ждала команды.

Теперь слушатели напряженно впитывали каждое слово. Кабаков понял, что достиг своей цели. Чиновники не только поверили в возможную опасность, они выглядели всерьез напуганными и обескураженными. В зале постепенно нарастал гул.

Но вместе с пониманием опасности пришла и враждебность. Внезапно Кабаков осознал, что он иностранец и, более того, еврей. Он вдруг понял, что в этой комнате некоторые действительно воспринимают его именно как еврея, а не иначе. Но это случалось не впервые, и Кабаков был готов к любой реакции зала. В умах людей, выпускников самых престижных американских университетов, олицетворяющих собой власть и порядок, он ассоциировался скорее с проблемой, чем с ее решением. Они считали, что угроза исходит от иностранцев, а Кабаков как раз таковым и являлся. Он горько усмехнулся.

— Благодарю за внимание. — Он сел на свое место. Что ж, подумалось ему, подождем двенадцатого января.

Кое-кто начал высказывать сомнение, почему именно Суперкубок является целью террористов, а не кубок университетских команд, больше известный как Сахарный Кубок. Кабаков устало объяснил, что «Черный Сентябрь» вряд ли предпочтет какое-то иное соревнование тому, на котором должен присутствовать сам президент.

Днем 30 декабря Кабаков прибыл в Новый Орлеан. Там на стадионе Тьюлэйн полным ходом шла подготовка к Сахарному Кубку. Группа из пятидесяти человек, включающая агентов ФБР, полицию, представителей Федерального авиационного управления, военных с новейшим электронным оборудованием для обнаружения взрывчатых веществ, занималась тщательным осмотром стадиона. Поиски проходили спокойно, не привлекая внимания рабочих, занятых обычной подготовкой к соревнованиям. Кабакова осмотр не интересовал. Он не ожидал от него никаких результатов. Он приехал на стадион с другой целью — его интересовал рабочий персонал. Он помнил, как Фазиль внедрил своих агентов в Олимпийскую деревню Мюнхена за шесть недель до начала соревнований. Понимая, что каждый работник стадиона прошел тщательную проверку, он все-таки внимательно вглядывался в лица людей, словно надеясь каким-то внутренним чутьем обнаружить террориста. Но лишь потратил время в пустую. Полицейская проверка выявила среди работников стадиона одного двоеженца, которого и выслали в округ Коахома, штат Миссисипи, где его уже давно разыскивали. Кабаков лишь усмехнулся, когда ему сообщили о результатах проверки — не повезло парню.

Матч за Кубок прошел без происшествий. «Тигры» из университета штата Луизиана с разгромным счетом 7:13 проиграли не слишком известному клубу из Небраски. Кабаков присутствовал на игре. Прежде ему не доводилось видеть американский футбол. Но и в этот раз он мало что смог разглядеть. Большую часть времени они с Мошевским провели под трибунами. Многочисленные фэбээровцы и полицейские не обращали на них внимания. Кабакова интересовало, как охраняются входы стадиона и нельзя ли проникнуть внутрь после того, как основной поток зрителей схлынул и игра началась.

Его всегда раздражали публичные зрелища, а это, проходящее с особой помпой, сопровождающееся шумной игрой оркестров и неистовыми криками болельщиков, пришлось ему особенно не по душе. Единственным приятным моментом стал для него показательный полет «Голубых Ангелов». Серебристые самолеты правильным ромбом совершили несколько кругов над стадионом. Кабаков, глядя на них, подумал о десятках других машин, готовых в любую минуту подняться в воздух с близлежащих военных баз на перехват неизвестного летательного объекта.

Когда последние зрители покидали стадион, на игровое поле уже легли длинные тени. После нескольких часов оглушительного шума Кабаков чувствовал себя отупевшим и разбитым. Он с трудом понимал английскую речь тех, с кем ему пришлось сегодня общаться. Голова гудела. Ох уж эти американцы, самая бестолковая нация на свете, подумал он.

Корли нашел его, злого и раздраженного, на краю беговой дорожки.

— Ну вот, видишь, никакого взрыва... — сказал Корли, остановившись рядом с Кабаковым. Кабаков быстро взглянул на него, ожидая увидеть насмешливую улыбку. Но на лице Корли он прочитал лишь усталость и облегчение. Кабаков подумал, сколько сил потратили сегодня десятки людей на то, чтобы разыскать несуществующую бомбу. Но ведь он и не утверждал, что целью террористов является кубковая игра университетских команд. Только кто теперь об этом вспомнит? Впрочем, все это не имело никакого значения. Он вместе с Корли неторопливо прошелся по газону, усеянному цветными лентами серпантина. Через южный вход они вышли к автостоянке. Кабаков с удовольствием вспомнил, что Рэйчел, наверное, уже ждет его в своем номере, в отеле «Ройял Орлеан». Он устало открыл дверцу машины.

— Майор Кабаков!

Он оглянулся. Никого. Что за черт? Он еще некоторое время озирался, прежде чем вспомнил о спрятанном в кармане портативном радиопередатчике и усмехнулся.

— Кабаков слушает.

— Вам несколько раз звонили на командный пункт.

— Сейчас буду.

Командный пункт ФБР разместился под трибунами, в помещении отдела информации стадиона. Агент в рубашке с закатанными рукавами передал Кабакову телефонную трубку.

Звонил Вайсман из представительства. Корли по коротким ответным репликам Кабакова пытался понять суть разговора.

— Пройдемся. — Кабаков опустил трубку и, взяв Корли за локоть, вывел его на воздух. Его покоробило, что фэбээровцы демонстративно избегают его взгляда.

Они снова вышли на игровое поле и остановились у вереницы разноцветных флагов.

— Арабы посылают сюда пилота вертолета. Пока трудно сказать, для этой акции или нет. Пилот из Ливии. Они очень спешат. — Кабаков замолчал. Корли задумчиво смотрел на то, как ветер треплет куски разноцветной материи. Новость могла оказаться очень важной.

— Что о нем известно?

— Практически все. Паспортные данные, фотографии. Полное досье. Их перешлют в Вашингтон. Через полчаса вся информация будет в вашем распоряжении. Ждите звонка.

— Где сейчас находится пилот?

— Пока еще в Ливии. Ему сделали документы в Никосии, завтра их должны забрать.

— Ваши не будут вмешиваться?

— Нет. В Никосии мы лишь ведем наблюдение за местонахождением документов. Основная операция будет проводиться здесь.

— Итак, все-таки удар с воздуха? Это у них на уме?

— Может быть да, а может быть нет. Фазиль что-то задумал. Но что? Все зависит от того, насколько он осведомлен о нашей информированности. Если он наблюдает за стадионом, то, скорее всего, понял, что мы знаем довольно много.