Полет оказался для него чудодейственным лекарством. Для какой-то частицы его естества. Но разум Лэндера напоминал цеп. По мере того, как в нему возвращалась уверенность, та часть сознания, которой он эту уверенность впитывал, невольно придавала еще большую силу ударам, наносимым душе другой половиной разума. Осенью и зимой 1973 года унижение, пережитое в Ханое и Вашингтоне, терзало его мозг сильнее, чем когда-либо прежде. Контраст между самооценкой и тем, как с ним обошлись, становился все ярче, все непристойнее.

Уверенность в себе не могла поддержать его в черные часы. Он обливался потом, мучился кошмарами и оставался импотентом. И однажды ночью полный питаемой страданием ненависти ребенок шепнул взрослому мужчине:

— Сколько же еще ты заплатил за все это? Сколько еще? Маргарет мечется во сне, не так ли? Как ты думаешь, может, она малость поблудила, пока тебя не было?

— Нет.

— Дурень. Спроси ее.

— Мне нет нужды ее спрашивать.

— Рохля. Тупица.

— Заткнись.

— Пока ты визжал в своей камере, она тут обнимала одного ногами.

— Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.

— А ты ее спроси.

Он спросил. Как-то холодным вечером в конце октября. Ее глаза наполнились слезами, она выбежала вон из комнаты. Есть ли за ней вина?

Лэндера начали терзать мысли о ее неверности. Он спросил аптекаря, продлевала ли Маргарет действие рецепта на противозачаточные пилюли последние два года. «Не вашего ума депо», — ответили ему. Лежа рядом с женой после очередного конфуза, он страдал оттого, что воображение зримо рисовало ему сцены ее совокупления с другими. Иногда этими другими были Бадди Айвз и Эткинс-младший. Один лежал на Маргарет, второй дожидался своей очереди.

Лэндер научился держаться подальше от жены, когда его охватывал гнев, а в душу закрадывалось подозрение. Часть вечеров он проводил, возясь в мастерской при гараже. В другие вечера пытался завязать с Маргарет непринужденный разговор, подробно выспрашивая, как она провела день и все ли в порядке у детей с учебой.

Маргарет ввело в заблуждение физическое выздоровление мужа и его успехи на службе. Она полагала, что он практически здоров, и уверяла: импотенция пройдет. Маргарет рассказала ему, что консультант из ВМС беседовал с ней об этом незадолго до возвращения Лэндера домой. Она так и сказала: импотенция.

Устроители первого весеннего турне дирижабля ограничились северо-востоком, и Лэндер мог жить дома. Второе турне должно было пройти вдоль восточного побережья до самой Флориды. Ему предстояло уехать на три недели. Накануне отъезда друзья Маргарет устраивали вечеринку, и чета Лэндеров получила приглашение. Лэндер был в добром расположении духа. По его настоянию они отправились в гости.

Милое общество состояло из восьми супружеских пар. Закуски и танцы. Лэндер не танцевал. Лоб его покрылся испариной, когда он скороговоркой рассказывал горстке взятых им в плен мужей про балансовую и амортизационную системы дирижаблей. Прервав лекцию, Маргарет повела мужа смотреть внутренний дворик. Когда он вернулся, разговор шел уже о профессиональном футболе. Лэндер опять взял слово, чтобы продолжить с того момента, на котором его прервали.

Маргарет танцевала с хозяином дома. Два раза. Во второй, когда смолкла музыка, хозяин на миг задержал ее руку в своей. Лэндер наблюдал за ними. Маргарет и хозяин тихо беседовали, и Лэндер знал, что разговор шел о нем. Он как раз объяснял устройство цепных шторок, а его слушатели, потупясь, смотрели в свои стаканы. Маргарет очень осторожна, подумал Лэндер. Но он видел, что она буквально упивается вниманием мужчин. Она будто всасывала его кожей.

По пути домой он молчал, бледный от ярости.

Наконец, когда они оказались у себя на кухне, Маргарет больше не смогла выносить его молчание.

— Почему бы тебе не начать орать и этим решить дело? — спросила она. — Давай же, говори, что у тебя на уме.

Котенок Маргарет вбежал на кухню и потерся о ногу Лэндера. Боясь, как бы муж не дал ему пинка, она подхватила котенка на руки.

— Скажи же, чем я тут занималась, Майкл. Мы прекрасно проводили время, не правда ли?

Она была так хороша! И уверена в своей красоте. Лэндер промолчал. Он быстро подошел к Маргарет и заглянул ей в лицо. Она не попятилась прочь. Он никогда не бил ее, не мог ударить. Схватив котенка, он бросился к люку машины для измельчения мусора. Когда Маргарет поняла, что он задумал, котенок уже был внутри. Она подбежала к люку, вцепилась в плечи Лэндера, и тут он включил машину. Она слышала визг до тех пор, пока ножи машины не добрались до внутренностей котенка, обрубив ему лапы и хвост. И все это время Лэндер неотрывно смотрел ей в лицо.

Крики Маргарет разбудили детей. Той ночью она спала в их комнате, а когда рассвело, услышала, что Лэндер уходит из дома.

Он послал ей цветы из Норфолка. Попробовал дозвониться из Атланты. Она не подошла к телефону. Он хотел сказать, что понимает всю беспочвенность своих подозрений, что они — плод больного воображения. Он отправил ей длиннющее письмо из Джексонвилла, в котором говорил, что сожалеет, что был жесток, несправедлив и безумен, что никогда больше не сделает ничего подобного.

На десятый день трехнедельного турне второй пилот подводил дирижабль к посадочной мачте, когда внезапно налетевший порыв ветра подхватил его и швырнул на грузовичок технического обслуживания. Оболочка лопнула. Дирижаблю предстояло провести на земле весь день и всю следующую ночь, пока не будет закончен ремонт. Лэндер не мог просидеть столько времени в своей комнате в мотеле, ничего не зная о Маргарет.

Он сел в самолет, отбывавший в Ньюарк. В Ньюарке, в магазине, где продавали домашних животных, купил милого персидского котенка. Домой он попал к полудню. Тут было тихо, дети уехали в лагерь.

Машина Маргарет стояла на дорожке. Чайник грелся на медленном огне. Лэндер хотел подарить ей котенка и попросить прощения, а потом они обнимутся, и она простит его. Он вытащил котенка из багажника, расправил ленточку у него на шейке и поднялся по лестнице.

Незнакомец полулежал на кушетке, а Маргарет прыгала на нем верхом, груди ее ходили ходуном. Они увидели Лэндера, только когда тот вскрикнул. Борьба была недолгой. Лэндер еще не окреп, а незнакомец был крупный и ловкий. И он был напуган. Дважды врезав Лэндеру по виску, он смылся вместе с Маргарет.

Лэндер сидел на полу, прижавшись затылком к стене. Из уголка разинутого рта текла струйка крови, в глазах — пустота. Свисток чайника заливался не меньше получаса. Лэндер не шевелился. Вода выкипела, и дом наполнился вонью горелого металла.

Когда боль и ярость достигают такой силы, что мозг уже не в силах справиться с ними, человек может вдруг испытать странное облегчение, но при этом какая-то часть его естества должна умереть.

Почувствовав, как умирает его воля, Лэндер ухмыльнулся страшной кровавой ухмылкой. Ему показалось, что воля вытекает из него через рот и нос вместе с тонкими струйками пара от дыхания. И тогда пришло облегчение. Все кончилось. О, все кончилось. Для половины его сознания.

Останки Лэндера еще будут дергаться, будто лапки лягушки, попавшей на сковороду, еще будут кричать, чтобы стало легче. Но никогда больше не вонзит он свои зубы в колотящееся сердце злобы. А злобе уже не вырвать из груди его бьющееся сердце и не вымазать им его лицо.

То, что осталось, могло жить, мирясь с яростью, потому что эта половина души была порождением ярости и ярость стала ее неотъемлемой частью. И буйно разрослась там, подобно сорняку.

Лэндер встал и умылся. Покинув дом и вернувшись во Флориду, он успокоился. Разум его был холоден, как кровь змеи. Никаких мысленных диалогов. Теперь в ушах звучал только один голос. Мужчина был собран, потому что мальчик нуждался в нем, в его сметливом разуме и умных пальцах, которые помогут и ему тоже испытать облегчение. А для этого нужно убивать, убивать, убивать, убивать. И умереть.

Лэндер еще не знал, что именно он сотворит, но когда ему пришлось несколько недель провисеть над набитыми до отказа стадионами, его осенило. А поняв, что он сделает, Лэндер начал искать средства для воплощения задуманного. Но раньше, чем он успел их найти, приехала Далиа. Она уже кое-что слышала о людях, пребывающих в подобном состоянии. А чего не слышала — до того во многом могла дойти своим умом.